Оксана Довгополова
«Мысль, что Одесса уже не та, — это тоже элемент мифа. Потому что она была не та уже для Александра Дерибаса, историка и внучатого племянника Иосифа Дерибаса, одного из основателей города, — он пишет об этом в своей работе “Старая Одесса”, вышедшей в 1913 году», — говорит Оксана и добавляет, что той же мыслью завершается рассказ Владимира Жаботинского «Акация», написанный в 1911-м.
«Каждый год отцветает акация, и что-то умирает. Вероятно, умирает только наша молодость, но почему-то нам кажется, что на белом свете постепенно убывает молодость вообще, нет уже той серебристой беззаботности у поколений, занявших теперь наше недавнее место на пороге жизни, город стал скучный и мрачный, и надежда померкла над землею. Только пахнет акация, как пахла всегда, и напоминает невозвратимое».
Владимир Жаботинский, «Акация»
Одесса всегда не та, потому что сам миф о городе — ностальгический. Его элементы закладывали писатели, которые с любовью описывали Одессу, уехав из нее. Бабель, который ковал миф — потому что с него во многом все и начинается, — ностальгировал по дореволюционным временам, по ощущению особого города, которое можно встретить еще у писателя Осипа Рабиновича в середине XIX века. «Один из героев Рабиновича, нищий, водит кого-то по Одессе и говорит — посмотри, как все это прекрасно! То есть это все ему не принадлежит, он вообще спит на обочине, но страшно гордится тем, что он в Одессе». Это ощущение «особенного города», по словам Оксаны, явственно чувствуется как у Жаботинского, так и у Бабеля — но последний его создал в некотором роде искусственно.
Исаак Бабель так описывал свой процесс создания текста: сначала он пишет десять страниц, потом ужимает смысл написанного до пяти, потом до двух, а потом до половины страницы, когда уже больше выжать ничего нельзя. Это чистый литературный конструкт. «Он недаром снимал квартиру на Молдаванке, хотя сам был человеком совсем из другого мира. Жил там, чтобы ходить и слушать и вытягивать те самые драгоценные десять грамм золота из тонн словесной руды. Оттуда грамм, отсюда — и вот мы видим, что получилось».
О том, как создавался тот самый бабелевский миф, рассказывает канадская исследовательница Таня Ричардсон в своей работе «Калейдоскопическая Одесса». Она пишет, что Бабель как писатель еврейский и чувствующий, что на него всегда смотрят как на чужого, создал место, где его персонаж — король, но место это в маргинальном пространстве Одессы. И так маргинальное пространство заняло роль всего города, растворив остальное.
«Жаботинский — писатель Дерибасовской, а Бабель — писатель Молдаванки. Если бы они влияли на умы в равной степени, миф не был бы настолько однобоким. Но Жаботинский долгое время был запрещен, его повесть “Пятеро” никто здесь не прочел, она не стала частью мифа, — объясняет Оксана. — Поэтому остался один Бабель и закрепилась эта перекошенная ситуация, в которой маргинальная часть заняла место целого. Притом, что Бабель описывал несуществующий мир, некую дореволюционную утопию. Вот это из “Конармейских дневников”: “Я думаю об Одессе — душа рвется”. И все мы поверили в этот мир».
Специфические словесные конструкции из идиш, которые не уникальны — их можно было услышать в других городах с большими еврейскими общинами, — Одесса впитала, сделав их некой несущей конструкцией. Так в сознании людей Одесса стала еврейским городом со своей лексикой.
«Минуле / Майбутнє / Мистецтво» — это платформа культуры памяти, которая реализует исследовательские и образовательные проекты, а также публичную программу для привлечения широкой аудитории к работе с прошлым. В проекте уверены, что самое продуктивное поле для понимания коллективной памяти — искусство. Осенью в галерее Nt-Art проходила выставка «Метафизика. Остров», призванная переосмыслить «одесский миф». На этом работа проекта с одесским контекстом не заканчивается — подписывайтесь на Telegram-канал Минуле / Майбутнє / Мистецтво, чтобы быть в курсе событий!
Как отметила исследовательница Елена Каракина, эта одесская ностальгия идет петлями, и следующий виток приходится на оттепельное время, когда Бабеля снова можно чуть-чуть читать и люди начинают ностальгировать по «его» временам.
В 1967 году выходит «Свадьба в Малиновке» с героем Михаила Водяного, который в мирное время «имел много специальностей, за шо и состоял на особом учете в Одесском уголовном розыске». Годом позже снимается фильм «Интервенция», действие которого разворачивается в Одессе 1919 года («Вы просите песен? Их есть у меня!»). В 1966-м выходят «Неуловимые мстители», а 1968-м «Новые приключения неуловимых» с Бубой Касторским, прославляющим Одессу — «город каштанов и куплетистов». Все фильмы — что неудивительно — об одном и том же периоде.
Я — одессит, я из Одессы, здрасьте!
Хочу открыть вам маленький секрет.
А ну, спросите: «Ты имеешь счастье?»
И я отвечу: «Чтобы да, так нет».
Но я не плачу, никогда не плачу,
Есть у меня другие интересы.
И я шучу, я не могу иначе,
Да потому, что я родом из Одессы!
В 70-е и даже позже, несмотря на унификацию советских городов, уже извне формировался образ Одессы как места особенного. В сериале «Инспектор Лосев» 1982 года герои приезжают сюда, чтобы расследовать преступление, и селятся в гостинице. Их заводят в просторный красивый номер. «Ого!» — говорят герои. «А что же вы хотите, это же Одесса», — слышат они в ответ. Одесса снова стала порталом между разными мирами, не только благодаря морякам, китобойной флотилии, но и благодаря цеховикам.
Оксана Довгополова рассказывает: «Я недавно иду с приятелем по улице, и он говорит: смотри, вот идет мужик в шапке, такие в мое время носили цеховики. Я говорю: а откуда ты знаешь, в каких шапках ходили цеховики? Он отвечает: так все знали. То есть в Советском Союзе создавался образ Одессы как города, где все умеют жить, все умеют вертеться и где, если нельзя, но очень хочется — то можно».
Новый виток начинается в 1990-е, и это в том числе время «вспоминания» Одессы как города благородных бандитов. Беня Крик воспринимается как красавец в белой бабочке — хотя в «Одесских рассказах» он совсем иной. «У Бабеля Беня Крик страшный. Он ужасен и безвкусен в своих зеленых башмаках и оранжевом пиджаке. Он хозяин жизни, реальный бандит. Всю элегантность ему приписали потом, у Бабеля такого не было», — рассказывает Оксана.
Это время тоски по уюту, веселью и общности коммунальных квартир — по «Одессе, которую мы потеряли». Из этой же ностальгии по тому, что якобы «было наше», по словам Оксаны, и сделана «Ликвидация». Это породило следующий виток: тоска по детству, по каникулам у бабушки — когда ты ребенок, тебя все любят и накормят биточками из тюлечки в любой части двора. Эту идею эксплуатируют большинство российских «одесских» ресторанов.
«Причем мы можем увидеть, как миф конструируется на наших глазах, — говорит Оксана. — В список специалитетов одесской кухни постепенно входит барабулька, хотя это крымская рыба. Ее с 2014 года подают московские рестораны, поэтому приезжие ищут ее в Одессе, а спрос рождает предложение».
Гости города «вспоминают» шестидесятые, в шестидесятых вспоминали времена, описанные Бабелем, сам Бабель выпестовал дореволюционный мир, при этом не называя его так. Слои мифа накладываются друг на друга, добавляя новые элементы так, что сложно понять, существовало ли что-то изначально или было «забыто», а потом найдено.
Фото — Игорь Гора
Это партнерский материал, созданный вместе с платформой «Минуле / Майбутнє / Мистецтво».
