В четверг 9 августа в “Зеленом театре” состоялась лекция Антона Долина и Андрея Алферова “Джармуш — рок-звезда”. 
— Со стороны обывателя кажется, что работа кинокритика — это смотреть фильмы и писать рецензии. Все действительно так просто или есть нечто большее? — Ну если мы исходим из того, что смотреть кино — это просто, и писать рецензии — это тоже просто, тогда да. Но некоторым людям и посмотреть фильм — это целая работа, а уж сформулировать какие-то мысли о нем, собрать их в текст — и подавно. Конечно, это не работа на кирпичном заводе, это журналистский гуманитарный труд по осмыслению кинематографа, по связи кино и вообще культуры с потребителем. Полезность этого труда доказана мне годами работы, и для меня это действительно несложно. И да, я занимаюсь кинокритикой отчасти потому, что мне это легко дается. Легко не значит хорошо, кстати. Кто-то может сказать, что у меня получается очень плохо, и мне придется с этим согласиться. Но это то, в чем я живу много лет, в том числе и потому, что мне в этом жить очень комфортно. — Я понимаю, что раз на раз не приходится, но все же: сколько фильмов в неделю вы смотрите? — Бывают прекрасные недели, когда я не смотрю ни одного фильма. Например, когда я уезжаю в отпуск, я не смотрю там кино вообще. Иногда бывает по две недели без единого фильма, и я считаю, что это счастливое время. Зато когда я оказываюсь на кинофестивале, там бывает и до сорока фильмов за 10 дней. Я просто смотрю их с утра до ночи, каждый день, не останавливаясь. Это не значит, что я никогда не жалею о потраченном на просмотр времени, иногда очень даже сожалею.
Но вообще я, в отличие от многих синефилов, совершенно не преследую цель посмотреть как можно больше фильмов. Наоборот, когда мне удается освободить время от просмотров, я очень доволен. Особенно когда удается освободить его для того, чтобы проводить время с семьей, путешествовать, читать, сходить на выставку или на концерт, в театр, на оперу. У меня очень много увлечений, совершенно не связанных с кинематографом. И я честно признаю, что из моих коллег я никогда не являлся самым “насмотренным”. Думаю, что никогда и не стану таким, но я к этому, ей-Богу, и не стремлюсь. — В одном из интервью вы говорили, что кино не является для вас самым любимым видом искусства, и что с точки зрения истории даже такая глыба, как Бергман, находится в тени многих титанов прошлого, например Брейгеля или Баха. Как вы думаете, почему так: потому что кино жанр более приземленный, либо же еще слишком молодой для того, чтобы создать равнозначных гениев? А может, это люди измельчали по сравнению с мастерами прошлых лет и не могут более предложить ничего нового и впечатляющего? — В приземленность я не верю, это все ерунда. Для меня не существует высоких и низких искусств. Прежде всего речь о том, что кино — очень молодой жанр. Самый молодой из всех. Кинематографу чуть больше ста лет. Театру, музыке, литературе, архитектуре и даже комиксу, страшно сказать, по несколько тысяч лет.
— Есть ли какие-либо фильмы, которые вы любите смотреть не по работе, а для себя? — Я крайне редко смотрю фильмы для себя. Мне хватает того, что я много смотрю по работе, и наслаждаюсь этим. Кино доставляет мне огромное удовольствие. Однако для себя я разве что пересматриваю те фильмы, которые когда-то полюбил. Впрочем, почти всегда это тоже связано с рабочей необходимостью: когда я пишу статью либо книгу.
Я вообще в целом довольно болезненно отношусь к пересматриванию, к перечитыванию, к переслушиванию — хотя с последним все немного проще обстоит, музыку можно слушать в фоновом режиме. Потому что времени чем дальше, тем меньше в жизни, а мир культуры и мир искусства настолько огромен, что постоянно ты видишь какие-то лакуны, которые хочется заполнять. И когда ты понимаешь, что у тебя не прочитан до конца весь Бальзак, Диккенс только начат, а при этом вышел в печать какой-то новый интересный роман, который ты хочешь прочитать, ты не будешь тратить время на то, чтобы пересматривать даже Ларса фон Триера. — Раньше, например в 60-е-70-е годы кино снимали лучше, чем сейчас? — Нет, мне кажется, кино только совершенствуется с годами, становится интересней и глубже. Наше ощущение, что раньше было лучше — это совершенно механическое, рефлекторное чувство, связанное со знаменитым феноменом о траве, которая была зеленее вчера. Это феномен памяти и отсева, который этой памятью производится. Мы вспоминаем фильмы, которые видели, когда были моложе, когда наше восприятие было чище, и нам кажется, что они были сильнее, чем теперешние.
Кинообозреватель Маяка Сергей Лозовский поговорил с Антоном Долиным о Джиме Джармуше, судьбах кинематографа и особенностях работы критика.
— Для начала скажите в двух словах, почему именно Джим Джармуш, что в нем такого особенного? — В двух словах это сложно описать… Здесь много разных обстоятельств собралось. Во-первых, я очень давно хотел написать книжку об американском кино, о ком-нибудь из любимых кинематографистов. Это в теории мог быть Спилберг, Кубрик, Линч или Коэны. Я вообще много кого люблю, однако выбрал именно Джармуша. С ним и с его кинематографом у меня особенная, я бы даже сказал, интимная связь. Она началась еще в 1990-е годы, когда я впервые увидел его фильмы во время учебы в институте. Затем, так получилось, что я несколько раз его интервьюировал, и мне кажется, что какой-то человеческий контакт тоже возник. Конечно, поверхностный, речь не идет о дружбе или даже приятельстве, так, просто знакомство. Тем не менее, мне показалось, что для меня, человека родом из Европы и принадлежащего к европейской культуре, Джим Джармуш — это тот мозг, который может помочь добраться до Америки, понять и прочитать ее. Кроме того, я думаю, что это режиссер, существующий вне моды, в каком-то своем временном потоке, который начался у него в восьмидесятые и не заканчивается до сих пор. Понятно, что стиль у Джармуша эволюционировал, но все равно это единое направление, в котором он движется против любого течения, которое может встретиться на пути. И вот эта неуклонность его одинокого движения — на одном конкретном, выбранном когда-то пути — это то, что мне по-человечески ужасно симпатично. Ну и, наконец, меня восхищает мастерство его картин. Без этого тоже никуда. — Есть какой-нибудь его любимый фильм? — В разное время разные, все зависит от периода. Прямо сейчас я бы назвал “Пределы контроля”, один из самых его жестких и абстрактных фильмов, который, кстати, наиболее нелюбим американскими критиками. А когда я писал свою книгу о Джармуше, конечно, я был увлечен картиной “Патерсон”, потому что она была последней на тот момент и казалась мне воплощением его поэтического стиля. Из ранних картин мне всегда был ближе всего фильм “Вне закона”. Ну и дальше можно бесконечно перечислять, пока в конечном счете не выяснится, что каждый его фильм в той или иной степени у меня любимый. — Со стороны обывателя кажется, что работа кинокритика — это смотреть фильмы и писать рецензии. Все действительно так просто или есть нечто большее? — Ну если мы исходим из того, что смотреть кино — это просто, и писать рецензии — это тоже просто, тогда да. Но некоторым людям и посмотреть фильм — это целая работа, а уж сформулировать какие-то мысли о нем, собрать их в текст — и подавно. Конечно, это не работа на кирпичном заводе, это журналистский гуманитарный труд по осмыслению кинематографа, по связи кино и вообще культуры с потребителем. Полезность этого труда доказана мне годами работы, и для меня это действительно несложно. И да, я занимаюсь кинокритикой отчасти потому, что мне это легко дается. Легко не значит хорошо, кстати. Кто-то может сказать, что у меня получается очень плохо, и мне придется с этим согласиться. Но это то, в чем я живу много лет, в том числе и потому, что мне в этом жить очень комфортно. — Я понимаю, что раз на раз не приходится, но все же: сколько фильмов в неделю вы смотрите? — Бывают прекрасные недели, когда я не смотрю ни одного фильма. Например, когда я уезжаю в отпуск, я не смотрю там кино вообще. Иногда бывает по две недели без единого фильма, и я считаю, что это счастливое время. Зато когда я оказываюсь на кинофестивале, там бывает и до сорока фильмов за 10 дней. Я просто смотрю их с утра до ночи, каждый день, не останавливаясь. Это не значит, что я никогда не жалею о потраченном на просмотр времени, иногда очень даже сожалею.
Но вообще я, в отличие от многих синефилов, совершенно не преследую цель посмотреть как можно больше фильмов. Наоборот, когда мне удается освободить время от просмотров, я очень доволен. Особенно когда удается освободить его для того, чтобы проводить время с семьей, путешествовать, читать, сходить на выставку или на концерт, в театр, на оперу. У меня очень много увлечений, совершенно не связанных с кинематографом. И я честно признаю, что из моих коллег я никогда не являлся самым “насмотренным”. Думаю, что никогда и не стану таким, но я к этому, ей-Богу, и не стремлюсь. — В одном из интервью вы говорили, что кино не является для вас самым любимым видом искусства, и что с точки зрения истории даже такая глыба, как Бергман, находится в тени многих титанов прошлого, например Брейгеля или Баха. Как вы думаете, почему так: потому что кино жанр более приземленный, либо же еще слишком молодой для того, чтобы создать равнозначных гениев? А может, это люди измельчали по сравнению с мастерами прошлых лет и не могут более предложить ничего нового и впечатляющего? — В приземленность я не верю, это все ерунда. Для меня не существует высоких и низких искусств. Прежде всего речь о том, что кино — очень молодой жанр. Самый молодой из всех. Кинематографу чуть больше ста лет. Театру, музыке, литературе, архитектуре и даже комиксу, страшно сказать, по несколько тысяч лет.Понятно, что кино только учится первым словам и первым шагам, и поэтому поднимается до истинных высот искусства крайне редко. Тем не менее, его снимают настолько много, что оно эволюционирует очень быстро — быстрее, чем это делала литература и тем более архитектура.И в своих высших проявлениях — тот же Бергман может быть к ним отнесен — кинематограф вполне может быть сопоставлен с вершинами других видов искусства. Но у кино есть и свои объективные минусы — в частности, его вампирская природа, зависимость от потребителя и от других жанров, которые оно копирует и имитирует. Живопись и театр, музыка и литература эксплуатировались кинематографом нещадно, даже когда оно было еще немым. Оно довольно редко превращается в действительно удачный синтез этих различных стихий. Но все же мне кажется, что у кино все еще впереди. Я не утверждаю, что люблю его наименее сильно. Возможно, я люблю его даже больше других видов искусства, иначе я бы им не занимался. Ну или наравне с музыкой и литературой, которые мне дороже прочих, так как я полюбил их гораздо раньше. Просто я считаю, что если выстраивать какую-то иерархию искусств, то в ней кино для меня точно не будет занимать первого места. И даже в первую тройку не войдет.
— Есть ли какие-либо фильмы, которые вы любите смотреть не по работе, а для себя? — Я крайне редко смотрю фильмы для себя. Мне хватает того, что я много смотрю по работе, и наслаждаюсь этим. Кино доставляет мне огромное удовольствие. Однако для себя я разве что пересматриваю те фильмы, которые когда-то полюбил. Впрочем, почти всегда это тоже связано с рабочей необходимостью: когда я пишу статью либо книгу.
Я вообще в целом довольно болезненно отношусь к пересматриванию, к перечитыванию, к переслушиванию — хотя с последним все немного проще обстоит, музыку можно слушать в фоновом режиме. Потому что времени чем дальше, тем меньше в жизни, а мир культуры и мир искусства настолько огромен, что постоянно ты видишь какие-то лакуны, которые хочется заполнять. И когда ты понимаешь, что у тебя не прочитан до конца весь Бальзак, Диккенс только начат, а при этом вышел в печать какой-то новый интересный роман, который ты хочешь прочитать, ты не будешь тратить время на то, чтобы пересматривать даже Ларса фон Триера. — Раньше, например в 60-е-70-е годы кино снимали лучше, чем сейчас? — Нет, мне кажется, кино только совершенствуется с годами, становится интересней и глубже. Наше ощущение, что раньше было лучше — это совершенно механическое, рефлекторное чувство, связанное со знаменитым феноменом о траве, которая была зеленее вчера. Это феномен памяти и отсева, который этой памятью производится. Мы вспоминаем фильмы, которые видели, когда были моложе, когда наше восприятие было чище, и нам кажется, что они были сильнее, чем теперешние.Покажите старое кино людям, для которых первым фильмом стал “Аватар”, и они в массе своей не поймут, чем так восхищались у Феллини. Возможно, для них это будет просто скучно. Не потому, что они тупые, а потому, что принадлежат к другому поколению. Не забывайте, что когда снимал тот же Феллини, все вокруг твердили, что это не то кино, которое было раньше.Так было во все времена, кроме времен братьев Люмьер и Мельеса, которые снимали первые фильмы на земле и которых не с кем было сравнивать. Я считаю, что кино, может быть, самый беспорядочный и наименее совершенный из всех видов искусства, наименее глубокий и наиболее спекулятивный, но при этом, возможно, наиболее перспективный. Кино еще очень многое может найти для себя и сформулировать того, что вряд ли уже сформулирует живопись или театр. Я могу быть неправ в этих прогнозах, но мне так кажется. — Работая кинокритиком, наживаешь себе врагов среди деятелей кино, или они все же считают себя выше этого? — Никто не считает себя выше, все читают рецензии, даже те, кто клянутся, что не читают. Все очень уязвимы и очень болезненно реагируют на любое критическое слово. При этом ты не можешь себе позволить писать так, чтобы намеренно никого не обидеть, но с годами начинаешь стараться формулировать свои мысли так, чтобы любая обида была по меньшей мере мотивирована, чтобы был шанс, когда пройдет время, и человек, обиженный тобой, остыл и понял твою логику. Со временем я стал писать гораздо меньше отрицательных рецензий.
Я ценю труд кинематографистов, даже тех, кого не считаю талантливыми, и искренне верю, что даже бездарный фильм не обязательно топить критикой, он утонет и сам. Как правило, так и происходит. Зритель не идиот.Конечно, причины неуспеха или спекулятивного успеха также нуждаются в анализе, и критики должны заниматься и этим тоже, а не только разбирать какие-то шедевры. Поэтому да, враги у меня есть, и это, кстати, вовсе не обязательно те кинематографисты, чьи работы я ругал. Многие просто считают, что я занимаю свое место в иерархии кинокритиков не по праву, что есть кинокритики лучше, талантливее и умнее меня. На это я не могу ничего возразить, — возможно, так оно и есть. — Есть планы на следующую книгу? — Да, и даже несколько, только пока нет сил и времени, чтобы за это взяться. Сейчас я погружен в очень плотную рутину. Я возглавил журнал “Искусство кино” и дел сразу стало не вдвое, а впятеро больше. Тем не менее, я утешаю себя тем, что те шесть номеров журнала, что мы выпускаем в году — а каждый номер это минимум 300 страниц — это тоже книга, которую я придумываю вместе с моими коллегами. Поэтому, хотя сольных новых книг за этот год у меня не вышло, те четыре номера журнала, что мы сделали, и те два, что только готовятся, мне с лихвой компенсируют ненаписанные книги.
