Таина Федосеева
24 декабря 2019

«С жертвой перестают здороваться. А с агрессором — нет». Как бороться с домашним насилием и проиграть

Это история 28-летней девушки, которая последние 15 лет вместе с матерью и сестрой терпит побои и унижения от отца. Ее история — не только о том, что происходит в тысячах украинских семей и на что все привыкли закрывать глаза, мимоходом подумав: «Сама виновата». Она о том, что делать жертве домашнего насилия, как найти силы для борьбы — не только с агрессором, но и с обвинением жертвы.

Мое первое осознанное воспоминание — как отец меня толкает, не давая играть в приставку, второе — как он уходит из семьи. Родители разошлись, отец ушел и никак финансово нам с мамой и старшей сестрой не помогал. А это девяностые, было очень тяжело, мы могли голодать по нескольку дней. Мама с сестрой продавали одеяла, вещи, одежду, чтобы просто купить еду. 

Сестра была студенткой, благодаря отличному знанию английского она выиграла возможность учиться в Лондоне. Тогда мама решила рискнуть и продать квартиру: ей нужны были деньги, чтобы уйти в рейс, а сестре — на жизнь в Лондоне.

Мама ушла в рейс, а я жила с бабушкой на съемной квартире. Через несколько лет маме удалось накопить достаточно денег, но в начале-середине двухтысячных цены на жилье резко возросли. Это был момент шока и паники, мы боялись вообще остаться без дома, и как раз тогда вернулся отец. Он предложил жить вместе и вместе же купить квартиру. 

Мама работала поваром на судне. И пока она была в море, отец, который на тот момент уже был вхож в дом, взял накопленные отложенные деньги и купил квартиру в старом фонде, которую оформил на себя. С тех пор он не устает нам напоминать, что это жилье принадлежит ему. 

Было не так плохо, когда отец ходил в рейсы: он моряк и, находясь дома, включал режим «я в разнос». Но потом он стал пить и на работе, во время одного из рейсов подрался, и после этого ни одна уважающая себя компания контракт с ним не заключала. Отец лишился работы, и долгое время мама обеспечивала семью сама.

В это время случилось два события. У сестры на фоне постоянного стресса — отсутствие своего жилья, агрессия отца — развилось психическое заболевание, сейчас она на второй группе инвалидности. Были периоды, когда ей становилось совсем плохо, у нее были приступы.

И с матерью произошел несчастный случай: на нее на работе упал контейнер, и она получила перелом позвоночника. 

Тогда я училась на первом курсе института, посвящая все свободное время уходу за матерью и сестрой, которая частично жила дома, а частично — в психиатрической больнице. Сейчас мама уже ходит и снова работает — как сказал нейрохирург, это был один из самых «удачных» переломов в его практике. 

Тем временем отец страшно пил, почти лишился доходов. Однажды ему не хватило денег на алкоголь или сигареты, и он опрокинул матери на ногу кастрюлю с горячей кашей, мама получила ожог второй степени. Мы вызвали милицию (на тот момент это еще была милиция) и услышали от правоохранителей: «Сами виноваты. Не нравится — съезжайте». На просьбу зафиксировать заявление, ведь приезжала «скорая», сказали: «Помалкивайте, а то сейчас сестру в психушку заберем. Может, это вообще она сделала». После этого мы поняли, что нам никто не поможет. 

Отец избивал нас, выбрасывал наши вещи, выгонял сестру босиком на улицу во время приступа — ее соседи ловили, она была в бессознательном состоянии. Не гнушался применять насилие. У сестры нет четко сформулированного диагноза, ее расстройство указано как депрессивно-шизоидное. Мы нашли подходящий препарат, который действует как антидепрессант и модулятор мозговой деятельности. Но ее лечение — очень дорогое. 

Казалось бы, живи отдельно и выдохни спокойно. Но даже 5-6 тысяч, в которые обойдется съемная квартира, — это серьезная сумма, мы элементарно не можем себе этого позволить.

Мы с мамой и сестрой живем на ту сумму, которую зарабатываем сами. Мама пенсионерка и работает сдельно, у нас нет никаких дядюшек и тетушек, которые могли бы помочь или к которым, в случае чего, можно было бы сбежать. Мы тратим заработанное на продукты, лекарства и ремонт. Купленная отцом квартира находится в старом аварийном доме, который еще и не отапливается. Отец где-то работает, я не знаю, где. Дает нам 500 гривен в месяц. После разговора с участковым дал 2 тысячи, мы смогли оплатить коммунальные платежи и на сэкономленные деньги даже устроили себе маленький праздник.

Если бы при покупке квартиры было оформлено совместное право собственности, можно было бы что-то придумать, разъехаться. Сейчас же просто нереально доказать, что квартира — не собственность отца. Мы не преследуем цели выселить его, мы просто хотим, чтобы он взял себя в руки и не трогал нас. Никто и никогда не имеет права кричать, унижать, оскорблять, морально издеваться, бить. Всегда можно донести свою точку зрения иначе. Если люди разные, они должны расстаться тихо, спокойно и полюбовно, соблюдая интересы друг друга. Но кажется, что у отца просто уже зависимость от того, какое влияние у него на нас есть. У меня есть сомнения, что на фоне ежедневного употребления алкоголя отец обладает каким-то рассудком. Я говорю ему, что он бил меня в детстве, он не верит, утверждает, что такого не было. 

После истории с ожогом мы еще звонили в милицию, но наряд приезжал через раз. Когда ты кричишь в трубку, что ты закрылась в комнате, а он орет страшные вещи, угрожает тебя избить и выбивает ногой дверь, слышишь в ответ: «Ну не избил же пока? Мы приезжаем, когда надо снимать побои». 

Потом, в 2018 году, был принят закон о домашнем насилии, который под насилием начал подразумевать не только физическое, но и экономическое и психологическое. Сейчас полицией толчок, пинок и ссадина тоже принимаются во внимание. Раньше — «когда убьют, тогда и приходите». Хотя бывает, что полицейские старой закалки и сейчас так говорят. 

После принятия нового закона мы возобновили звонки в полицию. Но до сих пор каждый патруль — это лотерея.

Я думала, что если приедет девушка, то будет легче. Но нет, девушки смотрят на тебя и говорят: «Не нравится — съезжай, сама виновата». Да, съехать действительно было бы легче. Но ведь я прописана в этой квартире, я имею право здесь жить. Почему я должна съезжать, если я веду себя нормально, не употребляю алкоголь, веду себя адекватно. Почему это я должна что-то менять, а не агрессор?

Отец понимает, что сестру он трогать не может — у нее инвалидность, а это отягчающие обстоятельства. Мать бить тоже нельзя, после перенесенной травмы позвоночника она может остаться парализованной, и тогда отцу светит тюрьма. Самой незащищенной остаюсь я, все побои перенеслись на меня. 

С новым законом в нашем деле все же начались подвижки. Отца забирали в участок, накладывали на него штрафы, отправляли его на общественные работы. Но при этом я как-то увидела, что его действия в документах описывают как «хулиганство». И стала настаивать, чтобы каждый раз это было «домашнее насилие». При этом в полиции мне не рассказывали, на что я имею право. Например, достаточно трех приводов в полицию, чтобы запросить «терміновий заборонний припис» — это запрет контактировать и находиться в одном помещении с пострадавшим, он действует до 10 суток. По идее, его должны выписать сразу после трех заявлений, но у меня заявлений за один год было около 15, а «припис» мне никто и не собирался давать, пока я сама его не запросила. 

Еще я теперь знаю, что доказательств много не бывает. Отец может творить кошмарный дебош дома, но на улице он примерный семьянин.

Даже соседи, которые слышат крики и видят мое окровавленное колено — я держала им дверь своей комнаты, — начинают стыдить меня: «Это же твой отец, а ты на него в полицию жалуешься, как можно». Я говорю: «Расскажите это сестрам Хачатурян».

Надо все снимать на видео так, чтобы агрессор не видел. Обязательно получать копию каждого обращения в полицию. Следить, чтобы в полиции писали порядковый номер, чтобы заявление было правильно оформлено — информацию об этом можно найти в интернете. Просить ограничительные предписания. Если полицейский ведет себя неправомерно, надо узнавать номер его жетона и фамилию и жаловаться на горячую линию МВД, это работает. Надо прятать документы и иметь свой личный банковский счет, о котором агрессор не знает. А еще лучше запасной телефон, который не отслеживается. Комната, в которой мы с сестрой живем, закрывается на ключ. 

Еще очень помогают общественные организации, например «Ла Страда», которая занимается проблемами торговли людьми, домашним насилием, делами несовершеннолетних. Там можно получить психологическую и правовую помощь. Или «Розірви коло», которая предоставляет выездную психологическую помощь — это очень актуально для моей сестры. Иногда у нее происходит кататонический ступор, из которого надо ее правильно вывести. Еще недавно начала работать «Полина» — это специальная структура в полиции. 

Женщины, попавшие в такую же ситуацию, должны понимать, что мир не развернется и не пожалеет, наоборот, он может сделать еще хуже. Но если ты начинаешь бороться, продолжай. Останавливаться не стоит. Общество будет твердить «сама виновата». Ни в коем случае нельзя принимать это на свой счет и думать: «Если он меня ударил, значит, я ненормальная». Нет. Ненормален тот, кто поднимает руку. И еще нельзя думать: «Один раз ударил, ничего страшного, заживет». Так вот, не заживет. 

При этом человек, который является агрессором, часто не несет никакой социальной ответственности. На его действия никто не обращает внимания. С ним даже, черт побери, здороваться не перестают. А вот с жертвой перестают. Ее начинают избегать, что доставляет ей еще большие страдания. Если люди слышат, что у соседей проблемы, то можно сообщить в полицию анонимно. Нельзя даже допускать мысль, что чужой человек может остаться безучастным. Потому что, пока общество закрывает глаза, не слышит жертв и не говорит ничего, пока жертвы погибают,  это все так и будет продолжаться. 

Многие думают: а как же моя мать вышла замуж за отца, разве она не видела, какой он? Я отвечу: нет, не видела. Отец носил маму на руках. Когда-то он был очень добрым человеком и внимательно относился ко всем нам.

В нашей культуре домашнее насилие принято скрывать. «Не выноси сор из избы», «бей бабу молотом — будет баба золотом», «бьет, значит, любит», — все это слишком глубоко укоренилось в обществе. Это страшная и глобальная проблема. Даже если я решу свои проблемы с отцом, это не поможет моей соседке, которая попала в больницу с сотрясением мозга после того, как ее избил муж. Никто не вызвал полицию, а меня не было дома, чтобы это сделать. Все соседи молчали. Соседка вернулась домой и спустя месяц пропала без вести. Муж даже не подозревается и ходит как ни в чем не бывало.

Есть стереотип, что такие истории происходят только в семьях алкоголиков или необразованных людей из низкого социального слоя. Но это не так. Моя сестра филолог, а  мать повар, пекарь и кондитер с международными сертификатами. Мою знакомую избил ее парень, будучи трезвым — он работает в сфере IT. Другую знакомую мучала ее же мать, доктор наук. Соседка знала женщину, которую насиловал и убил собственный сын, она была главным бухгалтером на большом государственном предприятии. 

Моя война проиграна. Нам никто не помог. Всем органам плевать. Никто не сделал ничего, чтобы нам стало легче или лучше жить. Отец от алкоголя уже сходит с ума, на следующий день он ничего не помнит и все отрицает. Даже если я ему показываю видео, он говорит, что это неправда. И все, что я могу сделать, — это всеми возможными силами заработать хоть на комнату в коммуне, чтобы мы сбежали из этого ада, пока он нас не убил. 

Комментарии