Усі фото — Павло Гомзяков.
Я родился в Мариуполе и живу со своей семьей: женой Еленой и девятилетним сыном. Моя семнадцатилетняя дочь — студентка хореографического отделения Высшего колледжа искусств в Харькове, она будущая балерина.
Двадцать четвертого февраля меня разбудил телефонный звонок дочери. Их занятия отменили, в общежитии на Салтовке все слышали обстрелы. Она была страшно напугана. Дочь отправила мне ссылку на новости, и я своими глазами увидел, что Путин начал войну.
Все кадры сделаны мною лично, и на них отчетливо видно, сколько боли Россия принесла моему мирному украинскому городу.
Именно в Мариуполе 95% населения — русскоговорящие, и я среди них. Моя дочь и сын учились школе, где преподавание велось на русском языке.
Военные действия лишили город сначала электроэнергии, затем питьевой воды и газа, в то время как температура на улице опустилась до -9 градусов.
Будни в лагерях эвакуации — местах, где нашли пристанище потерявшие дом, — наполнены отчаянием. Со второго по пятнадцатое марта я ощущал только перманентный страх за сына и жену. Мы делали все, чтобы раздобыть жидкость и калории.
Полиция, ГСЧС и медики работали в режиме «24/7» без перерыва, их семьи по трое суток не знали, живы ли они. Полиция патрулировала и оповещала уцелевшие силы ГСЧС о пожарах: их тушили и спасали людей, сколько могли. Но все эти действия — словно попытка спасти тонущий корабль, черпая воду чашкой. Медики лечили тех, кого привозили на собственных авто родственники раненых. Погибших не хоронили, просто закапывали во дворах. В парках тракторы вырыли братские могилы.
Мы просыпались под взрывы, под обстрелами искали воду, хоть какую-то еду и дрова.
Засыпали без сил под теми же обстрелами, ночью я пытался успокоить жену и говорил ей: «Лена, это далеко! В метрах пятиста от нас!»
Мы старались заботиться обо всех трех сотнях человек в лагере. Мужчины собирали дрова, разводили костры. Наши женщины вели учет людей, готовили еду и чай, организовали выдачу питания на каждого по списку.
На завтрак был стакан горячего чая, и раз в день каждый имел возможность съесть два пельменя с юшкой. Это была огромная победа над смертью.
Буквально за день до первой попытки выезда я с группой активистов сделал вылазку вглубь ожесточенно обстреливаемого района — там находился волонтерский центр. Мы попросили дать хоть какой-то еды на 300 человек. В центре принимали только списки-заявки, а выдача возможна через два-три дня.
Но мой товарищ по фотоклубу Дмитрий Чичера, которого я встретил в центре, сказал подождать два часа. Через два часа ребята, военные ВСУ, по его просьбе передали из своих запасов столько, сколько мы могли унести в руках. А этой еды, как оказалось, хватило на трое суток. Мы принесли продукты в лагерь, в тот вечер устроили королевский ужин — плов с печенью, он есть на фото.
Эвакуации не было. Мы все ее очень ждали. Ждали машины с громкоговорителями, которые созовут людей. Ждали автобусы для женщин и детей, как в фильме. Но этого не произошло: город плотно заминировали по периметру.
Девятого марта мои жена и мама нашли шесть батареек АА в квартире, притащили их вместе с огромными досками для костра и остатками муки. К тому времени все магазины давно разграбили и разбили.
В лагере было радио, оно питалось двумя большими батарейками, но те разрядились. Я нашел четырехжильный провод, вспомнил физику за шестой класс и скрутил на скотче шесть батареек АА в один блок. Радио заработало! Десятого марта по нему объявили о зеленых коридорах со всех городов.
У меня нет своего авто, поэтому я договорился с другом Дмитрием Бочеком взять нас в его машину. Я побежал в разрушенный 23-й микрорайон, и мы с Димой вывезли из пробитого осколком гаража чудом уцелевший автомобиль. Он глох — приходилось толкать руками и просить о помощи проезжающие мимо авто. Мы забрали мою семью с массива «Западный» и выдвинулись в другой лагерь за семьей друга. В его квартире уже нельзя было оставаться — в четырех местах стены насквозь пробиты кусками снаряда. Его жене, шестилетнему сыну и теще повезло покинуть дом буквально за день до обстрела.
С трудом уместившись в машину, мы — пятеро взрослых, два ребенка и наша собака Лола, белая болонка, — обнаружили, что все выезды из города перегорожены и заблокированы разбитой техникой. Вокруг летали ракеты и на наших глазах загорались дома — казалось, горел весь город. Это не было похоже на коридор, пришлось возвращаться в лагерь.
Четырнадцатого марта мы вышли за едой и случайно узнали, что несколько машин успешно выехали через узкую щель на заминированной дороге. На следующее утро я уговорил друга и еще десяток водителей попробовать снова.
Пятнадцатого марта в девять утра мы стартовали. Группы по пять-десять авто двигались в ту же сторону, поэтому у нас появилась надежда. Плотной колонной, как в киевский час пик, через узкий проезд между двумя противотанковыми минами мы покинули город. В Бердянске заработала связь, начали приходить уведомления — так и узнали, что с девяти утра был открыт коридор на Запорожье. Но информацию о нем смогли получить только те, кто самостоятельно выбрался из-под обстрелов.
Мы въехали в Запорожье в 23:00. После войны я мечтаю продолжить работу и снова фотографировать счастливые влюбленные лица.
Житло родини Павла зруйновано, родина втратила усі накопичення. Якщо ви бажаєте підтримати фотографа і подякувати за його документальну роботу — публікуємо реквізити приватної картки Гомзякова:
ПриватБанк
4149 4991 4271 7667
Одержувач: Гомзяков Павел Николаевич.
